Ru En
Года
Ru En

Очерк из альбома

18 декабря 2019

Загорелый на весеннем мартовском солнце, бодрый, энергичный, с пышной копной вьющихся седых волос – таким остался в моей памяти отец, таким он запомнился многим, кто его знал.Отец был счастливым человеком. Выбрав для творчества жанр пейзажа, он всю жизнь проработал на природе. Объездил с этюдником почти всю страну, побывал на Байкале, в горах Тянь-Шаня, в тундре, Крыму, на Белом море, но больше всего любил работать на «Академической даче» и в Старой Ладоге, которые сыграли важную роль в его творчестве.

Каждый год с приближением весны он с волнением готовился к предстоящей поездке на этюды: грунтовал холсты, укладывал кисти, краски, собирал тёплую одежду и уезжал на два-три месяца, а по возвращении, восторженный и полный впечатлений, тут же распаковывал багаж и устраивал для нас, своих близких, импровизированную выставку. Солнце, голубые тени на искрящемся снегу, стволы берёз, устремлённые в синее небо, сверкающая поверхность воды, весенние лужи заполняли в такие моменты его мастерскую.Эту небольшую светлую мастерскую и примыкающую к ней квартиру отец получил в конце пятидесятых годов. Переехать сюда после многих лет проживания в тёмной комнате многонаселённой коммуналки было большим счастьем. Хорошо помню, как в день переезда отец лежал, напряжённо вытянув руки вдоль тела, на полу посредине мастерской среди не распакованных ещё холстов, безумно уставший от мытарств с получением нового жилья, но окрылённый, готовый теперь спокойно работать в своей личной студии. По диагонали, занимая почти треть помещения, стояла на мольберте незаконченная картина «Утро», и впереди у отца была большая и интересная жизнь.

С переездом в эту мастерскую начался новый, главный этап его творчества. В ней он написал все свои основные картины, которые после «Утра» сменяли на мольберте одна другую. Здесь отец неустанно работал до последних дней своей жизни.

Отец любил свою мастерскую. Содержал её в идеальной чистоте. Несмотря на скромную обстановку, атмосфера его мастерской была очень тёплой и уютной. Здесь у него перебывало множество посетителей. Все его картины всегда были на виду, и можно было видеть процесс их создания. Отец никогда не отличался снобизмом, и поэтому его зрителем и собеседником в равной степени могли стать известный художник и простой водопроводчик, пришедший починить кран. К отцу приходили его однополчане, журналисты, искусствоведы, иногда просто школьники со двора, приходили группами студенты художественных вузов и, конечно, его друзья художники, которые раз в году собирались все вместе на день его рождения: Елена Иванова-Эберлинг, Юрий Тулин, Марьяна Давидсон, Ефим Рубин, Анатолий Левитин, Майя Копытцева, Борис Корнеев, Марина Козловская, Алексей Ерёмин, Ирина Балдина, Абрам Грушко, Леонид Байков и другие. Это были незабываемые встречи. Шумные и весёлые, товарищи приходили всегда с заранее нарисованными карикатурами огромных размеров, в которых они доброжелательно иронизировали над творчеством отца и его общественной деятельностью, читали шутливые стихи собственного сочинения и дарили оригинальные подарки со значением. Один из таких подарков – расписная балалайка на тему: Георгий Победоносец (естественно, похожий на отца) убивает змия, конечно, зелёного, – до сих пор висит на стене его мастерской. Возможно, символично, что первой творческой поездкой отца после переезда в новую мастерскую стала командировка на озеро Байкал и в Иркутск – город, в котором он родился и не был сорок лет. Эта поездка во многом определила дальнейшее развитие его творчества. Он пробыл на Байкале больше месяца и привёз много интересных этюдов, которые послужили созданию таких картин, как «Байкальский мотив» и «На Ангаре». Работая на Байкале, отец очень много внимания уделял изобразительному языку. В этой поездке определилось не только его пристрастие к мотиву сверкающей против солнца воды – эффект, ставший часто повторяться в дальнейшем, но, главное, отец нашёл для себя тему цветущей черёмухи, ставшую одной из главных в его творчестве и послужившую созданию лучших его картин.

Зимой 1960 года отец впервые посетил Старую Ладогу. Написав там по первому впечатлению несколько очень живых этюдов, он по их мотивам в том же году создал большую пейзажную картину «Зимний день», которая стала первой в целой серии работ, связанных со Старой Ладогой. С весны 1962 года он начал совершать ежегодные поездки в это заповедное место, ставшее для отца на многие годы источником вдохновения и побудившее его к созданию таких картин, как «Цветёт черёмуха», «Морозное утро», «Май», «Март. Будни», «Юность», «Северная весна» и некоторых других.

Посёлок Старая Ладога, некогда первая столица Руси, всегда была очень романтическим местом, посещаемым в разные годы известными русскими художниками И.К. Айвазовским, Н.К. Рерихом, Б.М. Кустодиевым. Раскинувшаяся вдоль левого берега реки Волхов, с церквями XII и XVII веков, с древней крепостью и величественными курганами, в одном из которых, по преданию, был погребен Вещий Олег, Старая Ладога производила в те годы впечатление очень оживлённого места, особенно весной. По шоссе, залитому голубыми весенними ручейками, двигались рейсовые автобусы, грузовики с лесом, ярко-синие трактора с огромными копнами золотистого сена на прицепах…  

В центре города на площади стояли лошади, запряженные в сани, около «чайной» толпились мужики в ватниках и полушубках с красно-бурыми от весеннего загара лицами, спешили куда-то колхозницы в платках и традиционно плюшевых чёрных жакетах, возвращались из школы стайки ребятишек. На льду Волхова и впадающей в него реки Ладожки чернели силуэты рыбаков. Трактора перевозили на волокушах силос, от которого в весеннем воздухе распространялся острый кисловатый запах. Художники с этюдниками и холстами, в заляпанных краской ватниках, приезжали в Старую Ладогу с противоположного берега, где жили на творческой даче, расположенной в усадьбе (или, как говорили в этих местах, на мызе) князей Шаховских.Дача работала много лет как пионерский лагерь для детей работников культуры, но с начала шестидесятых годов каждой весной и осенью становилась творческой базой художников. Всё лето 1960-го и весь следующий год отец работал над известной своей картиной «Гроза прошла», находящейся теперь в собрании Русского музея. Только весной 1962 года выбрался снова в Старую Ладогу – он хотел не просто пописать этюды, а собрать материал для задуманной им картины «Цветёт черёмуха».

В этом году мы приехали вместе. Отец не стал устраиваться на даче художников. Он искал уединения. Поэтому мы поселились в ближайшей деревне Чернавино. Старинная эта деревня состояла из нижнего посёлка, расположенного вдоль правого берега Волхова – прямо напротив Старой Ладоги, и верхнего, со старыми избами по обеим сторонам длинной улицы, с колодцами-журавлями и полуразвалившейся часовней. С краю от деревни стояла недействующая церквушка святого Василия Кесарийского (XVII века) и при ней деревенское кладбище, достопримечательностью которого является могила известного художника-передвижника Василия Максимова, уроженца этих мест.В доме, где мы поселились, останавливались многие художники. Хозяйкой его была маленькая старушка Татьяна Егоровна Кузина, о которой впоследствии от отца можно было услышать много восторженных рассказов, и фотография которой всегда стояла на секретере у него в мастерской.

Дом Татьяны Егоровны состоял из летней половины, служившей отцу мастерской, и зимней, где стояли традиционная русская печь и две застланные деревенскими одеялами кровати для постояльцев, а в углу, под старинной иконой Николая Чудотворца с постоянно горящей лампадой, на комоде сверкали начищенные до блеска два самовара. На стенах висели старые фотографии в простых рамках, часы-ходики звонко отбивали каждый час. Под низким потолком, откуда над столом у окна свисала керосиновая лампа, через всю комнату тянулась ржавая дымоходная труба от маленькой печурки, за которой стояла узкая железная кровать хозяйки. Весь этот небогатый, но романтический интерьер создавал рабочее настроение и располагал к творчеству.Был конец марта. Оставив тему цветущей черёмухи до наступления тепла, отец писал этюды к задуманному ранее пейзажу «Весна», в котором на фоне мартовского неба стояли освещённые вечерним солнцем берёзы с синими тенями от них на тающем снегу. Мы вместе ходили писать к Дому творчества, где росло много старых берёз.

Хорошо запомнился один из тех весенних дней. Отец, пристроившись около усадебного дома, пишет этюд. Он экспериментирует с красками, – как он говорил, «колдует». Вместо синего кобальта, которым обычно писал небо, он смешивает на палитре изумрудно-зелёную с краплаком. Краску кладёт плотным сочным мазком, энергично пишет рыхлый сине-фиолетовый снег, прокладывая по нему яркие ультрамариновые тени от дома и берёз. Набрав на кисть подцвеченных белил, пастозным мазком пишет ярко освещённый солнцем передний план. Долго работает над теневой частью дома, проходя по его охристой поверхности холодным рефлексом от снега.В тишине весеннего дня слышен резкий царапающий звук по туго натянутому холсту. Это отец кончиком мастихина прорисовывает по небу освещённые ветки берёз. Под лучами мартовского солнца тает снег. Звонко капает с крыши. Солнце начинает садиться и уходит вправо. Состояние меняется, и отец спешно старается закончить этюд. Снизу холста, продавливая свежую краску черенком кисточки, ставит число, месяц и год. Так он датирует все свои этюды.

Вскоре мне пришлось уехать, и отец остался один. В ожидании цветения черемухи он писал освобождающуюся от снега землю, пробудившиеся ручьи, панораму Старой Ладоги с крепостью и белоснежным Георгиевским собором. Один из тех этюдов находится в собрании Русского музея. Писал голые, с ещё едва проклюнувшимися стрелками листьев, кусты черемухи. В тот год весна очень медленно просыпалась.«Сторожу, как зацветёт черемуха, – писал он домой 2-го мая, – уже показались листья. Надеюсь, что за эти дни всё-таки черемуха расцветет. Здесь её столько, что я нигде столько не видел. В лесу видел стадо лосей. Вспугнул тетеревов и видел змею. Наверно, будет тепло. Сегодня была гроза. Вообще чудесное место для сбора материала.

Татьяна Егоровна тоже чудесная старушка. Ей без года восемьдесят, а она еще очень бодрая и все время рассказывает. Очень любит крепкий чай.

Спится здесь хорошо. Тепло и тихо, горит лампадка у чудесной старинной иконы».Идея задуманной картины предполагала буйное цветение черёмухи. Эскиз был уже давно написан летом, когда отец работал над картиной «Гроза прошла». Приехав задолго до времени цветения, отец хотел проследить весь процесс пробуждения природы, чтобы как можно полнее ощутить восторг от кульминационного момента. «Скоро месяц, как я ожидаю цветения черёмухи, – продолжал он писать в своих письмах, – а дело не продвигается. Всё как заколдовано. Вчера нашел одну черёмуху и на ней один цветочек, но ещё наполовину распустившийся, я его от радости расцеловал. Просто всё время стоит холодная ветреная погода. Трава и та плохо растет. Правда, всё подготовлено природой для расцвета».

Однако он так и не дождался буйного цветения черёмухи. Природа как будто подсказывала ему другое решение картины. К тому же необходимо было отправляться в Москву на съезд художников, делегатом которого он был избран.Из множества привезенных этюдов запомнился натюрморт: на подоконнике окна деревенского дома в банке с водой стоит ветка черёмухи с едва распустившимися цветками. Отец написал новый эскиз, давший совершенно необычное звучание задуманной картине. Как известно, картина «Цветет черёмуха», находящаяся в Русском музее, по своему содержанию сурова и романтична, а тема буйного цветения воплотилась уже в других картинах.

Той же весной 1962 года отец написал небольшой натурный этюд «Берёза с грачиными гнёздами», который положил начало появившейся в последующие годы целой серии этюдов, послуживших созданию одной из лучших его картин, «Ветры весенние», находящейся сейчас в Ярославском художественном музее.С 1963 года, приезжая в Старую Ладогу, отец жил уже в Доме творчества, неизменно исполняя роль руководителя групп художников. Творческая дача действовала регулярно. Среди первых живописцев, работавших в те годы, были Н.Е. Тимков, И.М. Варичев, В.А. Баженов, Н.Н. Баскаков, Н.Н. Брандт, В.В. Голубев, Д.В. Беляев, Л.А. Милова и многие другие. Несмотря на относительно стеснённые, не очень комфортабельные условия, работа на даче проходила на высоком профессиональном уровне. Творческая атмосфера среди художников была соревновательная. Работали все с утра до позднего вечера. В небольшой, но уютной столовой всегда было оживленно. От весеннего солнца и горячего борща лица у всех пылали. По вечерам большинство художников собирались в комнате отдыха и рисовали друг друга, играли в шахматы или в шашки. На веранде, несмотря на холод, играли в настольный теннис, а когда вскрывался Волхов, многие художники устремлялись ловить рыбу.

Волхов – могучая река, рыба в нем многообразная: лещ, судак, щука и даже угорь. Но весной главным лакомством была корюшка. Когда она «шла», десятки рыбаков с огромными сачками выстраивались по берегам реки.В то время отец работал много и плодотворно. Он писал заснеженные поля, сугробы, тающий снег в оврагах, журчащие ручьи, весеннюю капель, ледоход на реке и столь любимые им берёзы, среди которых особенно привлекала его старая берёза, одиноко стоявшая на высоком берегу Волхова. Её он писал бесконечно и в разных состояниях.

Как правило, отец выходил на этюд в первой половине дня и писал до обеда. Мотив присматривался им заранее. С вечера основательно готовился к выходу на этюд. Приготавливал этюдник, теплую одежду. Писал обычно, сидя на складном стуле, подложив что-нибудь теплое. На чистую палитру выдавливал пять-шесть красок, ровно столько, сколько необходимо было для выполнения поставленной задачи. Начинал писать обычно кистями, постепенно переходя на мастихин, который был основным его инструментом. Работал три-четыре часа, полностью выкладываясь. После обеда отдыхал и вечером опять выходил на этюд, чаще за компанию с кем-нибудь из художников.В эти годы, кроме огромного количества этюдов, отец написал картины «Март. Будни», «Май», «Волхов. Половодье», «Ветры весенние», «Северная весна».

Популярность творческой дачи на Старой Ладоге возрастала, сюда потянулись художники из других городов. Из Москвы стали приезжать известные живописцы, обычно работавшие на «Академической даче», – А.М. Грицай с сыном, А.А. Тутунов, И.В. Шевандронова. Как-то приехал Э.Г. Браговский. Отец как художественный руководитель организовывал автобусные поездки в дальние окрестности Старой Ладоги, ставил групповые постановки на пленере, в которых главным натурщиком обычно «работал» конь Мика. Одна из таких постановок, которую отец писал вместе со всеми, так и названа им – «Наш Мика».

Жизнь на даче оживилась после постройки новых корпусов. Творческие группы увеличивались, на дачу по путевкам, так же как и на «Академичку», стали приезжать со всей России. Продолжительность так называемых весенних потоков продлевалась иногда до начала лета. У отца появилась возможность писать до периода цветения черёмухи. В эти годы им было написано множество этюдов на эту тему. Черёмухой он упивался и писал ее бесконечно. Ещё на Байкале он нашел для неё особый изобразительный язык, используя который, мастерски выстраивал на холсте купы кустов черёмухи и рисовал ритм колебаний стройных цветущих ее серёжек. Основываясь на накопленном материале, отец написал тогда небольшую поэтическую картину «Волхов. Поют соловьи» и большую программную картину «Юность», в которых полностью реализовал давнишнее желание написать буйное цветение черёмухи. Как руководитель отец каждый раз по завершении работы творческих потоков устраивал в местном краеведческом музее отчетную выставку художников, на открытие которой собиралось всё население Старой Ладоги, приглашалось районное начальство и журналисты, сотрудники газеты «Волховские огни». Это событие, как правило, сопровождалось обедом на берегу Волхова, где устанавливались сколоченные из дерева столы, накрытые белыми скатертями. Варилась на костре в большом котле уха, которую по традиции всегда разливал сам отец, одетый в белую поварскую куртку и колпак. Как обычно, произносили речи, поднимали тосты и пели под гитару. «Весенние потоки» 1973-1974 годов стали завершающими в работе отца на Старой Ладоге. Как и в прежнее время, они были наполнены активной творческой работой. Тогда отец задумал большую, сложную по композиции картину автобиографического содержания – «На полях Приладожья». Он очень серьезно собирал к ней материал. Писал с натуры фигуры колхозников, этюды промокшей земли, остатки снега на полях, лужи на дорогах, староладожские дали. По тому, с каким усердием он работал, было видно, сколь дорога была для него эта картина, ставшая как бы прощальным словом этим замечательным местам, давшим ему так много творческих радостей в течение четырнадцатилетнего пребывания на волховской земле.

Постоянные смены директоров Дома творчества, не очень комфортабельные условия, а также плохое питание, не соответствовавшее возрасту и здоровью отца, – всё это не позволяло ему нормально работать и руководить творческими группами. Поэтому, начиная с весны 1975 года, отец стал ездить художественным руководителем на «Академическую дачу» под Вышним Волочком. Там его хорошо знали и давно приглашали поработать. На «Академичке», как все её называли, отец работал ещё в студенческие годы, а также вскоре после окончания института, когда трудился над первыми своими картинами «Весенний день» и «Октябрь». В конце пятидесятых там же собирал материал для одной из лучших своих картин «Утро». На «Академичке» работали многие московские художники – друзья его молодости: братья А.П. и С.П. Ткачёвы, В.М. Сидоров, А.А. Тутунов, А.М. Грицай. «Москвичи меня любят и ценят», – говорил отец, успокаивая себя при расставании со Старой Ладогой.

В сравнении с северным «былинным», суровым пейзажем, окрестности «Академической дачи» – обжитое и уютное место. Тверской край, где она находится, давно воспет русскими писателями, поэтами и художниками. Её история связана с именами таких выдающихся художников, как И.Е. Репин, А.И. Куинджи, М.В. Нестеров.

Для отца это место было особенно дорого благодаря воспоминаниям  молодости. Пройдя большой творческий путь, связанный со Старой Ладогой, он вернулся туда, откуда начинал. В первых же письмах домой отец писал: «Место здесь для работы очень хорошее, и для меня после семнадцатилетнего перерыва всё как первозданное».Директор дачи П.Н. Козельский предоставил ему отличное жильё в отдельном домике с прекрасным видом на реку. «За окном каждое утро бегала белочка, играя и дразня ворон и сорок, а дятел каждую минуту барабанил, стуча носом в сухой сук, –рассказывал отец, – и главное, было тепло и уютно».

Отец вставал рано, в седьмом часу, готовил этюдник, холсты и после завтрака отправлялся писать. Выходя на этюд, он каждый раз ставил определённую живописную задачу. Его мотивы варьировались от мягкого, почти монохромного – до пронзительно-яркого, контрастного состояния природы. Так же, как и в Старой Ладоге, он писал тающий снег, журчащие ручьи, голубые подснежники в лесу и распускающуюся черёмуху.В эти годы отец находился в расцвете творческих сил и писал с особенным вдохновением, достигнув очень высокого уровня мастерства при работе с натуры. Своей энергией он заряжал и других художников, работавших под его руководством. «Мы проживали здесь от пурги до цветения черёмухи, – до того времени, когда весна была в самом зените. Несмотря на холодные дни, писали этюды, боясь пропустить хоть один день, так чудно было превращение природы», – вспоминал он.

Среди его любимых мотивов была река Мста, которую он писал заснеженной, ещё не освободившейся от набухшего льда; писал её со сверкающей против солнца водой, когда снег уже сходил; писал её и в мае, с зазеленевшими берегами. Почти не отходя от дома, он писал группы берёз, расположенных на территории дачи, или уезжал с кем-нибудь из своих коллег в более удалённые окрестности. Но больше всего он любил работать в лесу, в котором чаще всего писал лесные дороги с глубокими лужами мутно-жёлтого цвета. Он любил оставаться в лесу один. Лес его завораживал.

«Вчера писал этюд в лесу, – сообщал он в письме домой. – Рядом со мной уселся заяц, облезлый, ещё не вполне вылинявший. Я его вспугнул, и он бежал так, что задние ноги опережали его голову на полметра, а минут через десять я вдруг увидел на том же месте второго, но не стал пугать. Любопытное зрелище. А сегодня писал весеннюю лужу под неугомонный многотысячный концерт лягушачьей свадьбы. Всё-таки какое наслаждение быть одному в лесу и работать с натуры». Отец любил лесных обитателей, и часто на его этюдах можно увидеть деликатно вписанных в пейзаж зайца, лису, лося. И очень расстраивался, когда начинался сезон охоты.Приход тепла был особенно волнующим для отца после сырых и холодных дней, трудных для работы. «Вот уже второй день, как бушует весна, – писал он, – дует тёплый южный ветер. На север пролетела стая журавлей с радостным курлыканьем. Сейчас утро, в окно, перед которым сижу, видна река, и на противоположном берегу вижу двух диких уток. Вижу, как обхаживает свою даму селезень, но, к сожалению, уже открылась охота. Я уже слышал несколько выстрелов. Стреляют во всё живое. Это печально».

Весной отец внимательно следил за пробуждением природы, но только не любил быстрого наступления летней зелени. Поэтому очень дорожил началом кратковременного цветения, и в особенности, как всегда, момента цветения черёмухи. «Я уже загорел как африканец, – писал он. – Уже несколько дней сильное солнце. На небе – ни облачка. Пора «безоблачного неба». Думаю, что после полнолуния начнётся пасмурная погода с дождями – пора «цветения черёмухи».

Мотив черёмухи продолжал появляться на его этюдах, но в отличие от буйной, дикой «староладожской», – черёмуха, написанная на «Академической даче», была мягче, теплее, «домашнее». На «Академичку» приезжало работать много молодых художников. Среди них были и ученики отца по творческой мастерской, которой он руководил в Союзе ленинградских художников на протяжении многих лет. Он внимательно следил за работой молодых, всегда радовался их успехам. Часто говорил, что ему не угнаться за ними, –правда, не всегда соглашался с некоторыми методами в их работе. «Молодёжь моя из городов России, – вспоминал он, – писала по нескольку картин. Приходишь через неделю, а на мольберте стоит новая картина. Я видел, что в основном используется фотография, поэтому не завидовал. Но некоторые писали по-настоящему, особенно в натурной, этюдной работе». Отец был ревностным сторонником работы с натуры. Просматривая работы художников, работавших под его руководством, он часто приглашал их познакомиться и с  собственными этюдами, и это для многих было настоящим уроком. С теми же молодыми художниками он проводил субботники по уборке территории, а 9-го мая, в день Победы, ездил с ними возлагать венок на могилу солдат, погибших в Великую Отечественную войну. Осенью 1997 года отцу предложили поработать в Крыму на творческой даче им. К.А. Коровина в Гурзуфе. Он не был в Крыму тридцать лет, – с той поры, когда приезжал сюда ещё молодым начинающим художником. Осенний Крым произвел на него огромное впечатление. В Гурзуфе отец писал виноградники, скалистые склоны побережья на фоне беспокойного Чёрного моря, фантастические мотивы горного посёлка в Краснокаменке и традиционные виды на Аю-даг. Привезённые этюды поражали мощным мастерством исполнения, остротой композиционных решений и необычным для Крыма густым, суровым колоритом. Это был Крым, увиденный глазами художника, постоянно пишущего северную природу и тоскующего по ней.

Именно поездка в Крым подтолкнула отца к решению в дальнейшем работать на «Академической даче» не только весной, но и осенью. Уже на следующий год он с восторгом сообщал родным: «Я здесь всё время на этюдах. Вчера писал с 9 утра до 5 вечера. Красотища необыкновенная…» Осень с этих пор заняла заметное место в творчестве отца, привнеся в него, обычно всегда оптимистическое, исполненное поэтичности, непривычные чувства грусти и печали.Он увлеченно писал осенние пейзажи, восторгаясь золотом осыпающихся с берёз листьев и красным пурпуром осин. И если весной любимым его мотивом была река Мста,  то осенью он отдавал предпочтение небольшой речушке с романтическим названием Радунка. Она стала местом уединения отца, где он провел много времени, наслаждаясь поэзией осенних дней.

«Завтра у меня будет рабочий день, – писал он домой, – поеду на лодке по речке Радунке. Нашёл там очень интересное место…» Это была сломанная бурей старая берёза, своими ветвями, как множеством рук, увязшая в воде. Этот трагический мотив отец сравнивал с жизнью человека. Написав несколько этюдов, он задумал картину на эту тему и впоследствии много работал над ней. Причём написал два варианта, один из которых был выдержан в напряжённом, драматическом по настроению колорите, а другой – напротив, в умиротворённо мягкой и спокойной гамме.Тема угасания жизни просматривалась в те годы в творчестве отца и во множестве этюдов на тему догорающего костра, которые также дали повод к созданию нескольких картин, и в работе «Внуки», и в ряде других этюдов, например, «Берёза старая и молодая».

Но осень побудила отца в те годы и к созданию лирических картин, таких, как «Листопад», и в особенности «Приволье», которая стала ярким примером характерного русского мотива. Он безумно любил русскую природу и был бесконечно предан ей. «Я с горячностью и большим желанием пишу с утра до вечера русские мотивы, – писал он домой, – думаю, что нигде в мире нет более прекрасного материала для пейзажиста». Бывая во многих европейских странах, он никогда не испытывал особого желания писать там.В последние годы работы на пленере отец достиг полной свободы в мастерстве исполнения натурного этюда. Работал в основном мастихинами, средних размеров и маленьким, с узким лезвием на длинной тонкой ножке, предназначенным для рисования тонких деталей в этюде. Красочный слой, который отец наносил ими на холст, становился похожим на застывшее жидкое стекло, и при высыхании напоминал драгоценную смальту. Используя разнообразные земляные краски, среди которых особенно любимыми были персиковая чёрная и феодосийская коричневая, он добивался тончайших цветовых отношений. Сами мотивы были просты и незатейливы, но в них отцу удавалось достичь большой правды в изображении природы.

Приехав к отцу на «Академичку» в одно из последних его там пребываний, уже в конце весеннего сезона, когда наступало лето и всё вокруг зеленело, я с большим интересом рассматривал его этюды. Обратив внимание на один из них, поразивший меня не только мастерством исполнения, но и самим мотивом, найденным, казалось, где-то далеко, в глубоком лесу, я спросил отца, где он написал его. «А вот прямо здесь», – и он указал сквозь распахнутую дверь на вовсе непривлекательное место, где росла группа берёз, а рядом проходила ровная асфальтовая дорожка, ведущая к порогу дома, в котором он тогда жил.

Почувствовав моё изумление, он пояснил: «В сущности, мне ведь всё равно, что писать, – во всём я вижу красоту…» И добавил фразу, которую я так часто слышал от него: «Ведь одни видят в простой луже только грязь, а другие – звёзды».

Это было девизом его творчества: в простом, казалось бы, вполне обычном,– увидеть чудо.

Владимир Загонек